Can't work today, still queer.
26.03.2009 в 17:34
Пишет Константин Редигер:началась неделя борьбы с гомофобией
Название: Первая любовь
Автор: Тургенев И.С.
Бета: Чернышевский, Добролюбов, Анненков
Фендом: Ориджинал
Рейтинг: NC-17
Жанр: BDSM, педофелия, get, ANGST
Перринг: Господин В/Зиночка, Владимир/Зиночка
Предупреждение: violance, character death
Права: достояние мировой литературы
Первые две главки
Гости давно разъехались. Часы пробили половину первого. В комнате
остались только хозяин, да Сергей Николаевич, да Владимир Петрович. Хозяин
позвонил и велел принять остатки ужина.
- Итак, это дело решенное, - промолвил он, глубже усаживаясь в кресло и
закурив сигару, - каждый из нас обязан рассказать историю своей первой
любви. За вами очередь, Сергей Николаевич
Сергей Николаевич, кругленький человек с пухленьким белокурым лицом,
посмотрел сперва на хозяина, потом поднял глаза к потолку.
- У меня не было первой любви, - сказал он наконец, - я прямо начал со
второй.
- Это каким образом?
- Очень просто. Мне было восемнадцать лет, когда я в первый раз
приволокнулся за одной весьма миленькой барышней; но я ухаживал за ней так,
как будто дело это было мне не внове: точно так, как я ухаживал потом за
другими. Собственно говоря, в первый и последний раз я влюбился лет шести в
свою няню; но этому очень давно. Подробности наших отношений изгладились из
моей памяти, да если б я их и помнил, кого это может интересовать?
- Так как же быть? - начал хозяин. - В моей первой любви тоже не много
занимательного; я ни в кого не влюблялся до знакомства с Анной Ивановной,
моей теперешней женой, - и все у нас шло как по маслу: отцы нас сосватали,
мы очень скоро полюбились друг другу и вступили в брак не мешкая. Моя сказка
двумя словами сказывается. Я, господа, признаюсь, поднимая вопрос о первой
любви, надеялся на вас, не скажу старых, но и не молодых холостяков. Разве
вы нас чем-нибудь потешите, Владимир Петрович?
- Моя первая любовь принадлежит действительно к числу не совсем
обыкновенных, - ответил с небольшой запинкой Владимир Петрович, человек лет
сорока, черноволосый, с проседью.
- А! - промолвили хозяин и Сергей Николаевич в один голос. - Тем
лучше... Рассказывайте.
- Извольте... или нет: рассказывать я не стану; я не мастер
рассказывать: выходит сухо и коротко или пространно и фальшиво, а если
позволите, я запишу все, что вспомню, в тетрадку - и прочту вам.
Приятели сперва не согласились, но Владимир Петрович настоял на своем.
Через две недели они опять сошлись, и Владимир Петрович сдержал свое
обещание.
Вот что стояло в его тетрадке:
I
Мне было тогда шестнадцать лет. Дело происходило летом 1833 года.
Я жил в Москве у моих родителей. Они нанимали дачу около Калужской
заставы, против Нескучного. Я готовился в университет, но работал очень мало
и не торопясь.
Никто не стеснял моей свободы. Я делал что хотел, особенно с тех пор,
как я расстался с последним моим гувернером-французом, который никак не мог
привыкнуть к мысли, что он упал "как бомба" (comme un bombe) в Россию, и с
ожесточенным выражением на лице по целым дням валялся на постели. Отец
обходился со мной равнодушно-ласково; матушка почти не обращала на меня
внимания, хотя у ней, кроме меня, не было детей: другие заботы ее поглощали.
Мой отец, человек еще молодой и очень красивый, женился на ней по расчету;
она была старше его десятью годами. Матушка моя вела печальную жизнь:
беспрестанно волновалась, ревновала, сердилась - но не в присутствии отца;
она очень его боялась, а он держался строго, холодно, отдаленно... Я не
видал человека более изысканно спокойного, самоуверенного и самовластного.
Я никогда не забуду первых недель, проведенных мною на даче. Погода
стояла чудесная; мы переехали из города девятою мая, в самый Николин день Я
гулял - то в саду нашей дачи, то по Нескучному, то за заставой; брал с собою
какую-нибудь книгу - курс Кайданова, например, - но редко ее развертывал, а
больше вслух читал стихи, которых знал очень много на память; кровь бродила
во мне, и сердце ныло - так сладко и смешно: я все ждал, робел чего-то и
всему дивился и весь был наготове; фантазия играла и носилась быстро вокруг
одних и тех же представлений, как на заре стрижи вокруг колокольни; я
задумывался, грустил и даже плакал; но и сквозь слезы и сквозь грусть,
навеянную то певучим стихом, то красотою вечера, проступало, как весенняя
травка, радостное чувство молодой, закипающей жизни.
У меня была верховая лошадка, я сам ее седлал и уезжал один куда-нибудь
подальше, пускался вскачь и воображал себя рыцарем на турнире - как весело
дул мне в уши ветер! - или, обратив лицо к небу, принимал его сияющий свет и
лазурь в разверстую душу.
Помнится, в то время образ женщины, призрак женской любви почти никогда
не возникал определенными очертаниями в моем уме; но во всем, что я думал,
во всем, что я ощущал, таилось полуосознанное, стыдливое предчувствие
чего-то нового, несказанно сладкого, женского...
Это предчувствие, это ожидание проникло весь мой состав: я дышал им,
оно катилось по моим жилам в каждой капле крови... ему было суждено скоро
сбыться.
Дача наша состояла из деревянного барского дома с колоннами и двух
низеньких флигельков; во флигеле налево помещалась крохотная фабрика дешевых
обоев... Я не раз хаживал туда смотреть, как десяток худых и взъерошенных
мальчишек в засаленных халатах и с испитыми лицами то и дело вскакивали на
деревянные рычаги, нажимавшие четырехугольные обрубки пресса, и таким
образом тяжестью своих тщедушных тел вытискивали пестрые узоры обоев.
Флигелек направо стоял пустой и отдавался внаймы. В один день - недели три
спустя после девятого мая - ставни в окнах этого флигелька открылись,
показались в них женские лица - какое-то семейство в нем поселилось.
Помнится, в тот же день за обедом матушка осведомилась у дворецкого о том,
кто были наши новые соседи, и, услыхав фамилию княгини Засекиной, сперва
промолвила не без некоторого уважения: "А! княгиня... - а потом прибавила: -
Должно быть, бедная какая-нибудь".
- На трех извозчиках приечали-с, - заметил, почтительно подавая блюдо,
дворецкий, - своего экипажа не имеют-с, и мебель самая пустая.
- Да, - возразила матушка, - а все-таки лучше. Отец холодно взглянул на
нее: она умолкла.
Действительно, княгиня Засекина не могла быть богатой женщиной: нанятый
ею флигелек был так ветх, и мал, и низок, что люди, хотя несколько
зажиточные, не согласились бы поселиться в нем. Впрочем, я тогда пропустил
это все мимо ушей. Княжеский титул на меня мало действовал: я недавно прочел
"Разбойников" Шиллера.
Целиком не влезло.
Продолжение здесь.
URL записиНазвание: Первая любовь
Автор: Тургенев И.С.
Бета: Чернышевский, Добролюбов, Анненков
Фендом: Ориджинал
Рейтинг: NC-17
Жанр: BDSM, педофелия, get, ANGST
Перринг: Господин В/Зиночка, Владимир/Зиночка
Предупреждение: violance, character death
Права: достояние мировой литературы
Первые две главки
Гости давно разъехались. Часы пробили половину первого. В комнате
остались только хозяин, да Сергей Николаевич, да Владимир Петрович. Хозяин
позвонил и велел принять остатки ужина.
- Итак, это дело решенное, - промолвил он, глубже усаживаясь в кресло и
закурив сигару, - каждый из нас обязан рассказать историю своей первой
любви. За вами очередь, Сергей Николаевич
Сергей Николаевич, кругленький человек с пухленьким белокурым лицом,
посмотрел сперва на хозяина, потом поднял глаза к потолку.
- У меня не было первой любви, - сказал он наконец, - я прямо начал со
второй.
- Это каким образом?
- Очень просто. Мне было восемнадцать лет, когда я в первый раз
приволокнулся за одной весьма миленькой барышней; но я ухаживал за ней так,
как будто дело это было мне не внове: точно так, как я ухаживал потом за
другими. Собственно говоря, в первый и последний раз я влюбился лет шести в
свою няню; но этому очень давно. Подробности наших отношений изгладились из
моей памяти, да если б я их и помнил, кого это может интересовать?
- Так как же быть? - начал хозяин. - В моей первой любви тоже не много
занимательного; я ни в кого не влюблялся до знакомства с Анной Ивановной,
моей теперешней женой, - и все у нас шло как по маслу: отцы нас сосватали,
мы очень скоро полюбились друг другу и вступили в брак не мешкая. Моя сказка
двумя словами сказывается. Я, господа, признаюсь, поднимая вопрос о первой
любви, надеялся на вас, не скажу старых, но и не молодых холостяков. Разве
вы нас чем-нибудь потешите, Владимир Петрович?
- Моя первая любовь принадлежит действительно к числу не совсем
обыкновенных, - ответил с небольшой запинкой Владимир Петрович, человек лет
сорока, черноволосый, с проседью.
- А! - промолвили хозяин и Сергей Николаевич в один голос. - Тем
лучше... Рассказывайте.
- Извольте... или нет: рассказывать я не стану; я не мастер
рассказывать: выходит сухо и коротко или пространно и фальшиво, а если
позволите, я запишу все, что вспомню, в тетрадку - и прочту вам.
Приятели сперва не согласились, но Владимир Петрович настоял на своем.
Через две недели они опять сошлись, и Владимир Петрович сдержал свое
обещание.
Вот что стояло в его тетрадке:
I
Мне было тогда шестнадцать лет. Дело происходило летом 1833 года.
Я жил в Москве у моих родителей. Они нанимали дачу около Калужской
заставы, против Нескучного. Я готовился в университет, но работал очень мало
и не торопясь.
Никто не стеснял моей свободы. Я делал что хотел, особенно с тех пор,
как я расстался с последним моим гувернером-французом, который никак не мог
привыкнуть к мысли, что он упал "как бомба" (comme un bombe) в Россию, и с
ожесточенным выражением на лице по целым дням валялся на постели. Отец
обходился со мной равнодушно-ласково; матушка почти не обращала на меня
внимания, хотя у ней, кроме меня, не было детей: другие заботы ее поглощали.
Мой отец, человек еще молодой и очень красивый, женился на ней по расчету;
она была старше его десятью годами. Матушка моя вела печальную жизнь:
беспрестанно волновалась, ревновала, сердилась - но не в присутствии отца;
она очень его боялась, а он держался строго, холодно, отдаленно... Я не
видал человека более изысканно спокойного, самоуверенного и самовластного.
Я никогда не забуду первых недель, проведенных мною на даче. Погода
стояла чудесная; мы переехали из города девятою мая, в самый Николин день Я
гулял - то в саду нашей дачи, то по Нескучному, то за заставой; брал с собою
какую-нибудь книгу - курс Кайданова, например, - но редко ее развертывал, а
больше вслух читал стихи, которых знал очень много на память; кровь бродила
во мне, и сердце ныло - так сладко и смешно: я все ждал, робел чего-то и
всему дивился и весь был наготове; фантазия играла и носилась быстро вокруг
одних и тех же представлений, как на заре стрижи вокруг колокольни; я
задумывался, грустил и даже плакал; но и сквозь слезы и сквозь грусть,
навеянную то певучим стихом, то красотою вечера, проступало, как весенняя
травка, радостное чувство молодой, закипающей жизни.
У меня была верховая лошадка, я сам ее седлал и уезжал один куда-нибудь
подальше, пускался вскачь и воображал себя рыцарем на турнире - как весело
дул мне в уши ветер! - или, обратив лицо к небу, принимал его сияющий свет и
лазурь в разверстую душу.
Помнится, в то время образ женщины, призрак женской любви почти никогда
не возникал определенными очертаниями в моем уме; но во всем, что я думал,
во всем, что я ощущал, таилось полуосознанное, стыдливое предчувствие
чего-то нового, несказанно сладкого, женского...
Это предчувствие, это ожидание проникло весь мой состав: я дышал им,
оно катилось по моим жилам в каждой капле крови... ему было суждено скоро
сбыться.
Дача наша состояла из деревянного барского дома с колоннами и двух
низеньких флигельков; во флигеле налево помещалась крохотная фабрика дешевых
обоев... Я не раз хаживал туда смотреть, как десяток худых и взъерошенных
мальчишек в засаленных халатах и с испитыми лицами то и дело вскакивали на
деревянные рычаги, нажимавшие четырехугольные обрубки пресса, и таким
образом тяжестью своих тщедушных тел вытискивали пестрые узоры обоев.
Флигелек направо стоял пустой и отдавался внаймы. В один день - недели три
спустя после девятого мая - ставни в окнах этого флигелька открылись,
показались в них женские лица - какое-то семейство в нем поселилось.
Помнится, в тот же день за обедом матушка осведомилась у дворецкого о том,
кто были наши новые соседи, и, услыхав фамилию княгини Засекиной, сперва
промолвила не без некоторого уважения: "А! княгиня... - а потом прибавила: -
Должно быть, бедная какая-нибудь".
- На трех извозчиках приечали-с, - заметил, почтительно подавая блюдо,
дворецкий, - своего экипажа не имеют-с, и мебель самая пустая.
- Да, - возразила матушка, - а все-таки лучше. Отец холодно взглянул на
нее: она умолкла.
Действительно, княгиня Засекина не могла быть богатой женщиной: нанятый
ею флигелек был так ветх, и мал, и низок, что люди, хотя несколько
зажиточные, не согласились бы поселиться в нем. Впрочем, я тогда пропустил
это все мимо ушей. Княжеский титул на меня мало действовал: я недавно прочел
"Разбойников" Шиллера.
Целиком не влезло.
Продолжение здесь.@темы: Opus cit.